![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Я никогда тебя не зову. Ты приходишь сам, когда того хочешь…
Ты выходишь из зеленой глубины сада, точно его дух-хранитель, или появляешься из снежной его белизны – вдруг: вот были только утоптанные дорожки и сугробы, и через мгновенье среди них возникает твой силуэт. Бесшумная плавная походка, косматая грива, темные, чуть раскосые глаза.
Сколько лет мы знаем друг друга… По меркам твоего рода ты уже, пожалуй, почти стар. В белых волосах не видно седины, но твои движения чуть медленней и скованней, чем были когда-то, фигура стала более угловатой – как у всех у нас с годами плоть истаивает под кожей, оставляя в насмешку кости, втапливая глаза. Только женский дамоклов меч – морщины тебе, конечно же, не грозит. Ты по-прежнему грозен обликом и голосом, которые лучше всех табличек и слов говорят: «чужакам здесь не место». Насколько я знаю, за все годы желающих поспорить с этим не нашлось.
Ты подходишь к разделяющей нас ограде, и я чуть склоняю голову – дикое со стороны движение, но мне не хочется смотреть на тебя сверху вниз, уважение, что поделать. И старый обычай показывать мирные намерения, отводя прямой взгляд. Он старше тебя, старше меня…собственно он старше, чем оба наших вида. Несколько секунд ты стоишь неподвижно, удостоверяясь, я ли это, затем поворачиваешь голову и прижимаешь ее к доскам, чтоб я могла коснуться тебя. Куча хлама с обеих сторон ограды мешает, но погладить тебя я еще могу. Иногда ты почти касаешься моей ладони носом, чего я все же слегка опасаюсь – все-таки рук у меня всего две, а зубов у тебя больше.
Тебя зовут Хан, тебе около восьми лет. По человечьим меркам это шестой десяток. Если бы ты встал на задние лапы, ты был бы почти с меня ростом – для среднеазиатской овчарки нормальный размер. У тебя короткая белая, с рыжими подпалинами, мягкая шерсть, крупная голова, мощные лапы, купированные уши и хвост – наверное, так выглядела бы помесь медведя с волком. Ты предан своим хозяевам, и я не обольщаюсь насчет того, что меня ждет, вздумай я перелезть через забор.
Собственно ваше племя и не каждого человеческого представителя признает вожаком. Гордые и независимые, вы не приносите тапочек к постели, только потому, что вам так приказали, не считаете людей богами, выбирая из семьи – не повелителя, но хозяина и сами решаете, как и от кого охранять свое пространство и людей в нем. Защищать преданно, насмерть. И когда вы решаете нападать, остановить вас может только ваш хозяин или оружие.
Но который год, к удивлению твоих и моих домашних, по странному молчаливому согласию мы иногда стоим, разделенные забором – ты с достоинством принимаешь мое почесывание за ушами и слушаешь искреннее «ты мой маленький», хотя я и вру – ты не мой и уж точно не мелкий. И когда я, наконец, ухожу, ты протестующе лаешь мне вслед, желая, чтоб я вернулась и опять протянула руку сквозь сетку навстречу тебе.
Ты выходишь из зеленой глубины сада, точно его дух-хранитель, или появляешься из снежной его белизны – вдруг: вот были только утоптанные дорожки и сугробы, и через мгновенье среди них возникает твой силуэт. Бесшумная плавная походка, косматая грива, темные, чуть раскосые глаза.
Сколько лет мы знаем друг друга… По меркам твоего рода ты уже, пожалуй, почти стар. В белых волосах не видно седины, но твои движения чуть медленней и скованней, чем были когда-то, фигура стала более угловатой – как у всех у нас с годами плоть истаивает под кожей, оставляя в насмешку кости, втапливая глаза. Только женский дамоклов меч – морщины тебе, конечно же, не грозит. Ты по-прежнему грозен обликом и голосом, которые лучше всех табличек и слов говорят: «чужакам здесь не место». Насколько я знаю, за все годы желающих поспорить с этим не нашлось.
Ты подходишь к разделяющей нас ограде, и я чуть склоняю голову – дикое со стороны движение, но мне не хочется смотреть на тебя сверху вниз, уважение, что поделать. И старый обычай показывать мирные намерения, отводя прямой взгляд. Он старше тебя, старше меня…собственно он старше, чем оба наших вида. Несколько секунд ты стоишь неподвижно, удостоверяясь, я ли это, затем поворачиваешь голову и прижимаешь ее к доскам, чтоб я могла коснуться тебя. Куча хлама с обеих сторон ограды мешает, но погладить тебя я еще могу. Иногда ты почти касаешься моей ладони носом, чего я все же слегка опасаюсь – все-таки рук у меня всего две, а зубов у тебя больше.
Тебя зовут Хан, тебе около восьми лет. По человечьим меркам это шестой десяток. Если бы ты встал на задние лапы, ты был бы почти с меня ростом – для среднеазиатской овчарки нормальный размер. У тебя короткая белая, с рыжими подпалинами, мягкая шерсть, крупная голова, мощные лапы, купированные уши и хвост – наверное, так выглядела бы помесь медведя с волком. Ты предан своим хозяевам, и я не обольщаюсь насчет того, что меня ждет, вздумай я перелезть через забор.
Собственно ваше племя и не каждого человеческого представителя признает вожаком. Гордые и независимые, вы не приносите тапочек к постели, только потому, что вам так приказали, не считаете людей богами, выбирая из семьи – не повелителя, но хозяина и сами решаете, как и от кого охранять свое пространство и людей в нем. Защищать преданно, насмерть. И когда вы решаете нападать, остановить вас может только ваш хозяин или оружие.
Но который год, к удивлению твоих и моих домашних, по странному молчаливому согласию мы иногда стоим, разделенные забором – ты с достоинством принимаешь мое почесывание за ушами и слушаешь искреннее «ты мой маленький», хотя я и вру – ты не мой и уж точно не мелкий. И когда я, наконец, ухожу, ты протестующе лаешь мне вслед, желая, чтоб я вернулась и опять протянула руку сквозь сетку навстречу тебе.
